Содержание → Станюкович Константин Михайлович Вдали от берегов → Часть 8
Полдень.
Вестовые накрывают на стол. Офицеры собираются к обеду и слушают лениво, как один из офицеров играет, несмотря на качку, "Травиату" на маленьком принайтовленном пианино.
- Бросьте, надоело! - говорит кто-то.
В это время торопливо входит старший штурман Аркадий Вадимыч, только что ловивший полдень, и садится заканчивать вычисления. Он из так называемых "молодых" штурманов. Это не сухой, сморщенный, невзрачный и угрюмый пожилой капитан, какими обыкновенно бывают старшие штурмана, а бойкий, франтоватый поручик лет за тридцать, окончивший офицерские классы, щеголявший изысканностью манер и носивший на мизинце кольцо с бирюзой. Он не только не питает традиционной штурманской ненависти к флотским, но сам смеется над старыми штурманами, мечтает перейти во флот и старается быть в дружбе со всеми в кают-компании.
- Ну что, как, где мы, Аркадий Вадимыч? - спрашивают его со всех сторон.
Он говорит широту и долготу, обращаясь к старшему офицеру.
- А миль сколько?
- Двести шестьдесят. Отличное плавание. ..
- А скоро ли придем в Батавию? - задают вопросы мичмана.
- Потерпите, господа, потерпите. .. Скоро муссон получим, а там уж недолго! .. - торопливо и любезно отвечает Аркадий Вадимыч и бежит к капитану, оправляя пред входом к нему в каюту сюртучок и принимая деловой серьезный вид.
- А ведь подлиза! - шепчет один мичман угрюмому долговязому гардемарину, только что отдолбившему сто английских слов.
- Не без того. .. вроде Чебыкина. ..
- Он нынче опять своего вестового Ворсуньку* отдул, Чебыкин-то!
______________
* Уменьшительное Варсонофия. (Прим. автора. )
- Скотина! Дантист! Он только клипер позорит! - негодует угрюмый гардемарин, и его бледно-зеленое лицо вспыхивает краской.
Чебыкин чувствует, что говорят про него, но делает вид, что не замечает, и дает себе слово сегодня же "разнести" угрюмого гардемарина, который у него под вахтой. Он его не любил, а теперь ненавидит.
Все садятся за стол. На одном конце стола, "на юте", старший офицер, по бокам его доктор и первый лейтенант, далее старший штурман, артиллерист, батюшка, механик, вахтенные начальники, а на другом конце, "на баке", мичмана и гардемарины.
Вестовые разносят тарелки с супом, пока за столом каждый пьет по рюмке водки. Качка хоть и порядочная, но можно есть, не держа тарелок в руках, и крепкие графины с красным вином устойчиво стоят на столе. Все едят в молчании и словно бы чем-то недовольны. Два Аякса - два юнца гардемарина, еще недавно закадычные друзья, сидевшие всегда рядом, теперь сидят врозь и стараются не встречаться взглядами. Они на днях поссорились из-за пустяков и не говорят. Каждый считает бывшего друга беспримерным эгоистом, недостойным бывшей дружбы, но все-таки никому не жалуется, считая жалобы недостойным себя делом. Курчавый круглолицый мичман Сережкин, веселый малый, всегда жизнерадостный, несосветимый враль и болтун, и тот присмирел, чувствуя, что его невозможное вранье не будет, как прежде, встречено веселым хохотом. Однако он не воздерживается и, окончивши суп, громко обращается к соседу:
- Это что наш переход. .. пустяки. .. А вот мне дядя рассказывал. .. про свой переход. .. вот так переход! .. Сто шестьдесят пять дней шел, никуда не заходя. .. Ей-богу. .. Так половину команды пришлось за борт выбросить. .. Все от цинги. ..
Никто даже не улыбается, и Сережкин смолкает, сконфуженный не своим враньем, а общим невниманием.